Тогда откуда же возникают ощущения? Они кажутся сложнее, чем другие типы эмоциональных реакций – таких, как страх перед присутствием кого-то невидимого или удовольствие от превышения ожиданий. Страх настораживает нас в случае опасности и заставляет сосредоточиться на потенциальном источнике угрозы; удовольствие от благоприятных ситуаций помогает запомнить, где искать выгоду и пользу. Однако в угрызениях совести от вранья другу прямой причинно-следственной связи не прослеживается, ведь очевидная опасность нам не грозит. Гордость от того, что мы не солгали, тоже объяснить сложно. Явной награды за этически правильное поведение мы не получаем и даже, напротив, во многих случаях вынуждены отказываться от возможного вознаграждения. Так откуда берется ощущение удовольствия? Чтобы найти ответ на этот вопрос, стоит рассмотреть, как усваиваются нравственные представления, то есть как ребенок постепенно определяет этические нормы, характерные для его общества, и формирует собственную систему интуитивных установок.
Этическая незрелость маленьких детей очевидна. Их поступки зачастую нарушают все принятые в обществе нормы, и взрослые на что только не идут (от личного примера до угроз или подкупа), чтобы это исправить. И дети действительно меняют поведение и постепенно усваивают интуитивные установки, схожие с имеющимися у взрослых, так что причиной этих перемен неизбежно считаются те самые принимаемые взрослыми меры. Но психологи знают, что это огромное упрощение. Дети и сами не такие уж профаны. В самом деле, как прикажете усваивать этические нормы, не имея хотя бы отдаленного представления о том, что такое хорошо и что такое плохо? Как говорили философы прошлого, нельзя вывести «должно» из «есть». Сложно отделить «этически правильное» от «желаемого», «общепринятого», «одобряемого», «санкционируемого властями» и т. д.
Поскольку этические суждения предстают в двух ипостасях – как рассуждение, опирающееся на принципы, и как ощущение, – психологи пытаются объяснить усвоение норм либо как постепенное уточнение и обобщение принципов, либо как постепенное развитие особых эмоциональных реакций. Согласно первой концепции, дети усваивают этические нормы, постепенно «обобщая» принципы, приводя их к тому виду, когда они все меньше упираются в конкретные поступки. С этой точки зрения любой достаточно внимательный ребенок рано или поздно выясняет, как оптимизировать вознаграждение, ведя себя в соответствии с рекомендациями авторитетных окружающих, например родителей и старших. Так дети постепенно усваивают более абстрактный вариант принципов, который позволяет им заранее оценивать, хорошо они собираются поступить или плохо. Осознав, что мучить домашнее животное – это плохо, а еще плохо щипать друга или бить сестру, они формируют более общее понятие «жестокости», последствия которой наказуемы. Со временем у ребенка вырабатываются еще более абстрактные понятия добра и зла в целом.
Если же основным источником этических представлений считать чувства, развитие ребенка в этой области предстанет несколько иначе. Возьмем прототипическое нравственное ощущение – чувство вины за причинение вреда другим. Нравственность устраивает нам (легкое) наказание в форме эмоции, которая, предположительно, отражает страдания других. Таким образом, дети усваивают эти ощущения как степень способности представлять себе чужие мысли и чувства. Такое происходит, если первыми источниками ознакомления с нравственными принципами для ребенка выступают люди с легко считываемыми эмоциями: например, родители и те, чьи реакции имеют настолько принципиальное значение, что их улавливает даже младенец. Постепенно способность к эмпатии распространяется и на других, и нормы укореняются в детском сознании.
Оба сценария этического развития частично объясняют имеющиеся у нас данные, а именно как дети применяют нравственные понятия. Но и здесь есть проблемы. Во-первых, многие исследования основывались на опросах, разработанных, чтобы выявлять эксплицитные этические рассуждения. Однако, как мы знаем, это не самый действенный метод. Во многих сферах, где задействуются специализированные когнитивные процессы, существует огромный разрыв между четкими интуитивными установками и эксплицитно выражаемыми понятиями, которые их объясняют. У детей, которым не хватает вербальных навыков, чтобы объяснить интуитивные ощущения, этот разрыв еще шире, поэтому тут требуются более тонкие экспериментальные методы. Вот простой пример: у шестилетних детей, как и у взрослых, имеется интуитивное представление, что врать – плохо, точнее, плохо сообщать сведения (будь то истинные или ложные) с целью кого-то обмануть. Однако маленькие дети, как правило, понимают слово «врать» в узком смысле – «сообщать неверные сведения», поэтому они иногда называют враньем искреннее заблуждение и, напротив, не считают ложью изощренный обман, построенный на самых что ни на есть верных данных. Их нравственное понятие лжи схоже с взрослым, а вот словесное обозначение – расходится. Из-за этого расхождения, которое распространяется и на другие этические понятия, выявить нравственные суждения ребенка посредством лобовых вопросов вроде «Врать – плохо?» не удастся.
Однако с помощью косвенных тестов психолог Элиот Тюриель установил, что даже у маленьких детей имеются сложные этические представления. Тюриель выяснял, различают ли дети нарушение нравственных принципов (например, бить людей) и общепринятых правил (например, разговаривать, когда воспитатель что-то объясняет). Нарушение правил возможно только при наличии правила: если воспитатель не требует тишины, то разговор – это не нарушение. Нравственные же нарушения, наоборот, остаются нарушениями даже при отсутствии эксплицитного, озвученного правила. Эта разница обозначает особенности этических норм как таковых, и если дети ее улавливают, значит, зачатки нравственного поведения у них имеются.