Человеческого общества без сплетен не существует. Однако вряд ли вы найдете общество, где сплетни превозносили бы за информационную ценность, вклад в социальное взаимодействие и огромную пользу. Почему? Всеобщее презрение к сплетням обусловлено двумя одинаково важными факторами. Один заключается в том, что при всем интересе к чужим статусам, половым отношениям и ресурсам мы не хотели бы распространять подобные сведения о себе. Еще одно доказательство того, что информация – это ресурс, которым не разбрасываются. А второй фактор таков: как бы мы ни любили сплетни, нам необходимо, чтобы нам доверяли. Без этого в поддержании стабильного социального взаимодействия – в частности, сотрудничества, с другими людьми – не обойтись. Нам требуется создавать впечатление, что мы не из тех, кто выдает секреты и выносит конфиденциальные сведения за пределы круга близких друзей. Так что эти двойные стандарты совершенно не означают, что в презрении к сплетням мы лицемерим.
Адаптация к социальному обмену. Что может быть проще ситуаций социального обмена? Получить определенную выгоду (участие в трапезе) в обмен на согласие внести определенную лепту (вино к столу) настолько естественно, что тонкости подобных ситуаций кажутся самоочевидными. Умозаключения здесь действительно делаются автоматически (если стол богатый, а вино вы принесли третьесортное, на вас посмотрят косо), но это благодаря виртуозной работе системы логического вывода. Социальный обмен принадлежит к самым древним моделям человеческого поведения, поскольку от обмена и раздела ресурсов человек зависит уже очень давно. Как показали эволюционные психологи Леда Космидес и Джон Туби, люди гораздо лучше решают сложные логические задачи, если представлять их в форме ситуаций социального обмена – пусть даже сколь угодно экзотических. Проверяя, действительно ли вымышленное племя живет по закону «у кого есть шрамы на лице, тот имеет право есть буйвола», испытуемые машинально смотрят, есть ли среди едящих буйвола не имеющие шрамов (а не ищут носителей шрамов, не едящих буйвола). Умозаключения в подобных ситуациях делаются по схеме «найти мошенников», а не по законам общей логики. И действительно, когда испытуемых просят убедиться в правильности аналогичного правила, не относящегося к социальному обмену (например, «у кого есть шрамы на лице, тот побывал в Пекине»), они начинают путаться. Эти эксперименты дают схожие результаты и у студентов американских колледжей, и у первобытных амазонских охотников шивиар. Существование отдельной системы логического вывода, обслуживающей социальный обмен, подтверждается в том числе ее сбоями при патологиях мозга, тогда как другие мыслительные функции сохраняются.
Оценка доверия. Зависимость от сотрудничества ставит перед человеком стратегические задачи, где ценность (ожидаемая выгода) того или иного шага обусловлена теми или иными действиями (не обязательно аналогичными) другого человека. В идеале стоило бы предпочесть сотрудничать только с теми, кто вынужден идти на сотрудничество. Расплачиваясь за покупки, вы, в принципе, можете пригрозить кассиру пистолетом, чтобы он уж наверняка не ошибся со сдачей. Но в реальной жизни это обычно неосуществимо, зато у нас есть способности, которые эту незадачу компенсируют. Одна из них заключается в том, что мы решаем сотрудничать с тем или иным человеком на основании определенных сигналов, из которых заключаем (как нам кажется), что он на сотрудничество пойдет.
Этот компонент оценки имеет принципиальную важность, но мы его даже не замечаем. Ситуация совершенно универсальная. Социологи Диего Гамбетта и Пол Бакарак занимаются всесторонним изучением сигналов, по которым люди оценивают надежность окружающих в повседневной жизни. Как выясняется, во многих случаях (например, впустите ли вы в подъезд идущего за вами незнакомца, если он не набрал код и не позвонил в домофон?) человек вполне способен определить степень надежности сигнала. Для этого требуется оценить как его значимость, так и вероятность того, что он окажется фальшивым. Все это происходит автоматически и моментально, но не за счет простоты умозаключений, а за счет специализированных систем, которые их производят.
Стремление к объединению. Еще одно характерное свойство межличностного общения. Люди спонтанно формируют группы, где сотрудничество и взаимная выгода обеспечиваются определенной степенью доверия. Биолог Мэтт Ридли предложил для тяги человека объединяться в группы термин «общинность». Силу этой тяги хорошо иллюстрируют не только современные этнические конфликты, но и безобидные тенденции в моде или деление на мелкие группировки внутри класса, рабочего коллектива, церковного прихода и т. д.
Обратите внимание, что коалиция – это особенная форма объединения. Одного наличия общей цели для ее появления недостаточно: предположим, и вы, и я желаем, чтобы на улицах стало чище, но это не значит, что у нас с вами коалиция. Мало того, осознания общей цели и совместной работы для ее достижения тоже недостаточно. Например, фабричные рабочие организованно трудятся над производством продукции, но это не значит, что у них коалиция. Коалиция подразумевает деятельность, участие в которой (предположительно) добровольно, дезертирство возможно, выгоды обусловлены участием, но оно требует бо́льших вложений, если дезертируют остальные.
Коллективная деятельность позволяет получить ощутимую выгоду при условии, что все действуют сообща. Однако во многих ситуациях для кого-то может оказаться гораздо выгоднее в критический момент выйти из игры. Ваш напарник по охоте может серьезно вас подставить, если вместо того, чтобы напасть на зверя, решит дать деру. Ваш сообщник по офисному заговору может выболтать все начальнику, пытаясь выслужиться. Нет никаких гарантий, что никто не проболтается, не сбежит или, если обобщенно, не дезертирует, преследуя или защищая собственные интересы. Поэтому коалиции так редки у других видов (союзы, которые способны образовывать шимпанзе и дельфины, не сравнимы по масштабам и стабильности с человеческими). Коалиция требует сложных расчетов, а значит, умственных способностей для их производства в интуитивном, автоматическом режиме.